Масамунэ сидел один. Его обуревали мысли и воспоминания. Неприятно ныло под правым веком и никак не удавалось унять эту боль. Датэ положил холодную ладонь поверх повязки, что мало могло помочь. Хотелось сорвать её к демонам и располосовать несчастный клочок плоти ни с того ни с сего начавший снова досаждать господину. Но это означало сдаться на милость… да и не стоило рисковать – кто-нибудь из солдат мог заметить. Из-за этой боли приходится вспоминать столько всего неприятного… Прекрати немедля! Тихий шорох ткани и голос слуги и учителя. - Масамунэ-сама, вас что-то беспокоит? Вы бледны. Гениально. Вот уж кого мне не хватало в этот момент… Хотя ему-то что, он и так знает, что для меня может означать эта боль. А он тихо обходит и присаживается на корточки напротив, вглядываясь в лицо. Даже полумрак вечера не спасает. По хмурому лицу Катакуры понятно, что ладонь прикрывающая правый глаз господина ему явно не по душе. А потому он аккуратно убирает мешающую обзору руку. – Прошу прощения, Масамунэ-сама… Коджуро протягивает руки, чтобы снять повязку, но Датэ инстинктивно останавливает вторжение в его личное пространство. – Коджуро, я не просил тебя лезть… – Я выполняю свои прямые обязанности – охраняю господина. – Я запрещаю. Катакура замер. По его лицу пробежала тень, но слишком быстро, чтобы разобрать, что это было. Веко заныло с новой силой, заставляя Датэ зажмуриться. – Масамунэ-сама, прошу прощения, но мне придется ослушаться вашего приказа. Лорд Ошю даже не сопротивлялся, когда Коджуро предельно аккуратно расцеплял держащие его пальцы и осторожно снимал повязку. По коже пробежал холодок от теплого дыхания. Масамунэ открыл глаз и скосил взгляд на наставника. Тот как раз пытался разглядеть что-либо в сгущающихся сумерках. Такая близость хоть и была не в новинку для Датэ, но каждый раз вводила в какое-то тупиковое состояние, когда сложно сообразить что-то путное. - Может… – с силой выдавил лорд. – Может, стоит позвать кого-то с факелом? Катакура отрицательно покачал головой, вкладывая в руку Масамунэ его повязку. – Здесь легкое воспаление, его несложно будет снять. Я сейчас принесу необходимую мазь. И он уверенным шагом направился к своей лошади, к луке седла которой были привязаны сумки со всем необходимым. Датэ опустил взгляд на свою ладонь, где темным пятном лежала повязка. А ведь именно из-за неё и случаются все минут близости. Из-за неё, - лорд Ошю легонько прикоснулся пальцами к правому веку, – и из-за него. Не только плохое несет в себе эта рана. Позади послышались шаги – Коджуро возвращался с обещанной мазью. Наутро воспаление спадет, и волноваться будет не о чем. Разве что о чувстве, что лишь иногда приходит в такие моменты. Когда-то ведь придется разобраться, о чем оно сказать пытается… жаль только ждать следующей вспышки наверняка придется долго…
Очень кинковая заявка. Хотелось бы посмотреть в лицо заказчику.))
Он рванул с места с такой скоростью и мощью, что превратил крупные ленивые капли в мельчайшую, будто из пыли сотворенную морось. Она попала на лицо, на руки, на одежду, и если раньше Кодзюро чувствовал, что сильно промок, то теперь он вымок окончательно. Но тут сила столкнулась с силой, и дождь вдруг прекратился вовсе, задержавшись в воздухе. Взрыв на мгновение оглушил и ослепил его, часть холма, на котором стояла вражеская армия, обрушилась и сошла вниз селью, кони пронзительно заржали и Кодзюро пришлось приложить немало сил, чтобы успокоить свою кобылу - от испуга та несколько раз поднялась на дыбы и засучила копытами. Потом, буквально на долю секунды все стихло, и он ясно, как в погожий день, увидел своего господина. Тот стоял, чуть согнув колени, все еще занеся меч после удара, а его противник, опустив клинок, застыл метрах в двух за его спиной. Кодзюро еще успел как следует разглядеть герб Сома у него на хаори, прежде чем тот, как подкошенный, рухнул на землю, даже не сойдя с места. И тут дождь снова пошел, с ревом упал вниз, на лицо Кодзюро, на склоненную голову Масамунэ, на спину шестнадцатого главы клана Сома - Сомы Ёситанэ, словно разорвался воздушный пузырь его сдерживавший. Через мгновение к Соме с холма уже мчался передовой отряд, а Масамунэ только выпрямился, вогнал меч обратно в ножны и медленно пошел к своим, так ни разу и не обернувшись. Дождь мешал Кодзюро разглядеть его как следует, он видел только бледное пятно лица, прилипшие к щекам, словно тушью нарисованные, темные пряди волос да чуть потемневший полумесяц на шлеме. Пока он шагал, Сому быстро погрузили на носилки и понесли, а когда взобрался таки на скользкий пригорок и подошел к своим - кто-то из генералов Ёситанэ дал сигнал к отступлению. Кодзюро пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы не кинуться к господину. Вместо этого он отпустил поводья, сделал несколько шагов и замер. Масамунэ на ходу снял шлем, как-то очень по-собачьи встряхнул волосами - капли разлетелись во все стороны - и поднял голову. И Кодзюро вдруг увидел кровь. Темная на лбу, она стекала вниз, смешиваясь с водой и розовея у подбородка, и капала прямо на ворот. Мелкие пятна расцветали на белой ткани, становясь все крупнее и гуще, напоминая бутоны магнолии. Масамунэ открыл рот, часть слов потонула в шуме ливня. - ... so freaking awesome, - расслышал Кодзюро. - Да, Кодзюро? И вам драться не пришлось... Совсем не пришлось драться. Потом он покачнулся, закатил глаза и упал лицом в траву и грязь, так и не выпустив шлем из рук.
Очнувшись, он первым делом тянулся рукой к повязке. Жест всегда выходил один и тот же. Судорожный, резкий, неловкий. Дрожащая рука, напряженные пальцы, тихий вздох облегчения после. Потом он обычно поворачивал голову, моргал несколько раз, пытаясь сфокусировать взгляд, хрипел: - Кодзюро, я живой? Пить... Кодзюро же не говорил ничего, осторожно помогал ему приподняться и прижимал к губам полную глиняную чашку. Масамунэ глотал шумно, причавкивая, как животное, а потом пару минут просто сидел, откинув назад голову и пытаясь отдышаться. В первый раз это случилось после той памятной битвы с Ивасиро Морикуни. Во второй - когда случилась вся та неприятная история с ядом, который кто-то подмешал ему в пищу. Третий раз был сейчас, и Кодзюро переживал не меньше. Во сне Масамунэ немного подергивал ногой, хмурился, приоткрывал рот, то шумно втягивая воздух, то хрипло выдыхая и показывая зубы. Кодзюро периодически приподнимался и промакивал ему лицо влажной тряпицей, стараясь не задеть корочку на лбу. Порез там был неглубоким, но кровоточил сильнее раны на животе. Желая проверить ее, Кодзюро в очередной раз осторожно просунул руку под укрывавшее Масамунэ кимоно. Повязка оказалась сухой, что было очень даже неплохо. Да и сам Масамунэ только выдохнул от этого прикосновения, не дернулся. Кодзюро быстро промыл тряпицу, снова отер ему лоб и в первый раз тронул бровь, где кровь давно запеклась, но так и не была смыта. На тонкой коже повязки тоже проступили некрасивые пятна, и, настоящий чистюля, Катакура снова и снова возвращался к ним взглядом. Промыть повязку хотелось ужасно, тем более что веко под ней тоже следовало очистить, но просто взять и сделать это он не мог. Шрам внушал ему почтение и, одновременно, возбуждал любопытство. Масамунэ никогда не снимал повязку, предпочитая даже в офуро окунаться в ней. В ней же он спал, ел, воевал и, по-видимому, предавался любовным утехам. Масамунэ прятал шрам, как прячут не постыдное, но сокровенное, даже наедине с собой не оставляя его открытым. Посему, праздного любопытства Кодзюро позволить себе не мог, но кровь все-таки надлежало стереть, поэтому он сдвинулся вверх, осторожно приподнял господину голову и запустил пальцы в спутанные, все еще влажные пряди, пытаясь отыскать место где сходились завязки. Наконец он нашел его. Крохотный узелок, намокший и оттого поддавшийся не сразу. Повязку он снял как мог аккуратно, но Масамунэ все равно нахмурился немного и даже сжал пальцы в кулак. Кодзюро поспешно отвел взгляд и кинул ее в чашку. Вода сразу же порыжела. Прополоскав ее немного и вытащив, он завернул повязку в сухую тряпку и наконец-то взглянул Масамунэ в лицо, как в зеркало Аматэрасу. Шрам с годами практически не изменился. Зашитая пустая глазница, цепочка уродливых крупных ямок на коже от брови по косой к виску. Такие же следы были у него и на теле, но более мелкие, практически стершиеся, на ногах и руках. Кровь превратила просто некрасивое в почти устрашающее. Ресницы слиплись, кровь потемнела, свернулась и превратилась в корку. Прикасаться ко всему этому было боязно. Казалось, что у Дракона не было слабостей. Единственная скрывалась здесь, под повязкой, где все было тонким, чрезвычайно хрупким и уязвимым. Чуть ли не пленочка кожи над пустотой, изрытая оспинами. И никак нельзя было доверить ее кому-то еще, даже лекарям. Кодзюро сжал зубы и принялся осторожно промакивать верхнее веко.
Коснувшись повязки, Масамунэ выдохнул и открыл глаз. Взгляд его был мутным, потолочные балки плавали над головой, грозя упасть. - Кодзюро, - прохрипел он, - я живой? Did we won? - Да, - ответил Кодзюро, во всех смыслах слова оценив это "мы". - Nice, - Масамунэ снова опустил веко, пытаясь остановить кружение потолка. - Пить. Только в таком состоянии он мог позволить кому-то поддержать себя за плечи. Хоть и старался делать все сам, так сильно вцепившись в футон, что костяшки побелели от напряжения. Потом с полминуты кашлял, согнувшись и, наконец, снова лег. - Славно повоевали, - сказал он. - Скоро снова пойдем. Вот оклемаюсь и пойдем. - Но, Масамунэ-сама... - Оклемаюсь. И. Пойдем. - Да, Масамунэ-сама. - Кодзюро... а этот болван... Ёси... Ёси... - Ёситанэ-доно? - Да, вот этот вот. Он хоть живой? - Не знаю, Масамунэ-сама. - Да куда он денется. Уклонился в последний момент, идиот. Где бы такого найти, чтобы не уклонился, а, Кодзюро? - Масамунэ повернул голову и устало посмотрел Катакуре в лицо. Грудь под кимоно едва-едва вздымалась и опускалась. - Большая проблема, Масамунэ-сама, - ответил он. - Вот поэтому и пойдем воевать. Авось отыщется. - Масамунэ-сама, вы же могли... - А до тех пор - не сдохну, понял? Кодзюро оставалось только вздохнуть. На его собственные слабости никакой повязки явно бы не хватило.
Автор № 2, вы действительно написали кинковый текст, хотя применительно к выбранному жанру это звучит как святотатство. Особенно тронуло вот это: Прикасаться ко всему этому было боязно. Казалось, что у Дракона не было слабостей. Единственная скрывалась здесь, под повязкой, где все было тонким, чрезвычайно хрупким и уязвимым. Чуть ли не пленочка кожи над пустотой, изрытая оспинами.
И сцена под дождем в начале завораживает и невольно напоминает фрагмент из одной додзинси .
Отношения Кодзюро и Масамунэ очень правильные, они просвечивают и в том, как первый наблюдает за вторым во время битвы, и в болезненном внимании к шраму Масамунэ, и в таких моментах:
- Кодзюро, - прохрипел он, - я живой? Did we won? - Да, - ответил Кодзюро, во всех смыслах слова оценив это "мы".
автор №1, спасибо за исполнение. : ) Но чего ж они такие страдальцы-то? : (
автор №2, спасибо, текст понравился и даже очень. ))) хорошо получились и отдельные детали, и весь текст в целом. ещё раз спасибо за исполнение! откроетесь? ))) заказчик. )))
Ничто так не портит характер, как высшее образование
Гость Автор-2, наверное, ангста хотелось больше)) После прочтения первого блока Вашего рассказа я уже здорово раскатала на полновесный ангст губу. И в целом где-то так и вышло. Единственное, что меня действительно смутило в Вашем тексте - это фобическая окраска отношения Датэ к своему "уродству". Масамунэ сильная личность. Фиксация у него может быть, а на фобию я не верю, что он способен.
Ничто так не портит характер, как высшее образование
Гость Очнувшись, он первым делом тянулся рукой к повязке. Жест всегда выходил один и тот же. Судорожный, резкий, неловкий. Дрожащая рука, напряженные пальцы, тихий вздох облегчения после. У человека ранение с детского возраста (если верить истории) - значит, он уже давно привык к факту одноглазости + оспа дает стойкий иммунитет и конъюнктивиты такого рода не рецидивируют; последующие перечисленные вами инциденты с поражением зрения не связанны - по-вашему выходит Датэ беспокоит именно наличие повязки на месте. Дрожащая рука, напряженные пальцы, тихий вздох облегчения после- описание выражает интенсивность беспокойства Датэ + поведение, когда повязка не снимается даже при мытье, свидетельствует о боязни продемонстрировать шрам\уродство. Вряд ли Масамунэ переживает из-за собственной внешности. К тому же, ношение цубы в качестве повязки больше свидетельствует о желании устрашить, чем скрыть дефект)). Автор-2, у вас отличное кинковое настроение, но именно подобные соображения не дали мне насладиться им полностью. Надеюсь, не обидела. Ведь в конце концов это мое личное мнение, а, судя по постам, все остальные приняли ваше видение безоговорочно))
ahotora свидетельствует о боязни продемонстрировать шрам\уродство. Но, при этом, Масамунэ прятал его, как прячут не постыдное, но сокровенное и у Дракона не было слабостей. Единственная скрывалась здесь, под повязкой, где все было тонким, чрезвычайно хрупким и уязвимым. Вы не обидели, просто немного странно вдруг выяснить, что оказывается описал фобию. Просто мне, как аффтару, кажется, что под повязкой у него нечто очень личное. То, с чем у него связан ряд не слишком приятных воспоминаний, от которых неплохо бы отгородиться и, одновременно, отгородить всех прочих. Но к собственно самому шраму страха он не испытывает. У него там он сам из детства.))
Ничто так не портит характер, как высшее образование
Гость Автор-2, Нелюбовь собственной матери - повод создавать себе неудобства при осуществлении личной гигиены? Учитывая, что он сам (или, возможно, очень близкий ему Кодзюро) лишил себя глаза и таким образом разрешил свою психотравмирующую ситуацию? Кстати, если действительным есть вариант, при котором глаз вырезал все-таки Коздюро, ситуация с дистанцированием от Коздюро становится еще менее реальной. Кодзюро выступает в роли сообщника и человека, которому (единственному! и даже не члену семьи) доверяют настолько, что разрешают (просят?) помочь в столь личном деле. Я говорю это не из-за желания к вам придраться. Просто такие взаимоотношения плохо укладываются в мою голову.
Ничто так не портит характер, как высшее образование
Гость Поэтому же, кстати, мне психологически - именно психологически - (несмотря простительный для не-медика ляп про рецидивирующее воспаление) показался более достоверным первый текст. Там факт снятия повязки как раз и расценивается как напоминание о чем-то очень личном и общем.))
Из-за этой боли приходится вспоминать столько всего неприятного… Прекрати немедля!
Тихий шорох ткани и голос слуги и учителя.
- Масамунэ-сама, вас что-то беспокоит? Вы бледны.
Гениально. Вот уж кого мне не хватало в этот момент… Хотя ему-то что, он и так знает, что для меня может означать эта боль.
А он тихо обходит и присаживается на корточки напротив, вглядываясь в лицо. Даже полумрак вечера не спасает. По хмурому лицу Катакуры понятно, что ладонь прикрывающая правый глаз господина ему явно не по душе. А потому он аккуратно убирает мешающую обзору руку.
– Прошу прощения, Масамунэ-сама…
Коджуро протягивает руки, чтобы снять повязку, но Датэ инстинктивно останавливает вторжение в его личное пространство.
– Коджуро, я не просил тебя лезть…
– Я выполняю свои прямые обязанности – охраняю господина.
– Я запрещаю.
Катакура замер. По его лицу пробежала тень, но слишком быстро, чтобы разобрать, что это было. Веко заныло с новой силой, заставляя Датэ зажмуриться.
– Масамунэ-сама, прошу прощения, но мне придется ослушаться вашего приказа.
Лорд Ошю даже не сопротивлялся, когда Коджуро предельно аккуратно расцеплял держащие его пальцы и осторожно снимал повязку. По коже пробежал холодок от теплого дыхания. Масамунэ открыл глаз и скосил взгляд на наставника. Тот как раз пытался разглядеть что-либо в сгущающихся сумерках.
Такая близость хоть и была не в новинку для Датэ, но каждый раз вводила в какое-то тупиковое состояние, когда сложно сообразить что-то путное.
- Может… – с силой выдавил лорд. – Может, стоит позвать кого-то с факелом?
Катакура отрицательно покачал головой, вкладывая в руку Масамунэ его повязку.
– Здесь легкое воспаление, его несложно будет снять. Я сейчас принесу необходимую мазь.
И он уверенным шагом направился к своей лошади, к луке седла которой были привязаны сумки со всем необходимым. Датэ опустил взгляд на свою ладонь, где темным пятном лежала повязка. А ведь именно из-за неё и случаются все минут близости. Из-за неё, - лорд Ошю легонько прикоснулся пальцами к правому веку, – и из-за него. Не только плохое несет в себе эта рана.
Позади послышались шаги – Коджуро возвращался с обещанной мазью. Наутро воспаление спадет, и волноваться будет не о чем. Разве что о чувстве, что лишь иногда приходит в такие моменты. Когда-то ведь придется разобраться, о чем оно сказать пытается… жаль только ждать следующей вспышки наверняка придется долго…
ПисАтель)))
просто читатель.
благодарю))) буду стараться и дальше)
афтарр
Он рванул с места с такой скоростью и мощью, что превратил крупные ленивые капли в мельчайшую, будто из пыли сотворенную морось. Она попала на лицо, на руки, на одежду, и если раньше Кодзюро чувствовал, что сильно промок, то теперь он вымок окончательно. Но тут сила столкнулась с силой, и дождь вдруг прекратился вовсе, задержавшись в воздухе.
Взрыв на мгновение оглушил и ослепил его, часть холма, на котором стояла вражеская армия, обрушилась и сошла вниз селью, кони пронзительно заржали и Кодзюро пришлось приложить немало сил, чтобы успокоить свою кобылу - от испуга та несколько раз поднялась на дыбы и засучила копытами. Потом, буквально на долю секунды все стихло, и он ясно, как в погожий день, увидел своего господина. Тот стоял, чуть согнув колени, все еще занеся меч после удара, а его противник, опустив клинок, застыл метрах в двух за его спиной. Кодзюро еще успел как следует разглядеть герб Сома у него на хаори, прежде чем тот, как подкошенный, рухнул на землю, даже не сойдя с места. И тут дождь снова пошел, с ревом упал вниз, на лицо Кодзюро, на склоненную голову Масамунэ, на спину шестнадцатого главы клана Сома - Сомы Ёситанэ, словно разорвался воздушный пузырь его сдерживавший.
Через мгновение к Соме с холма уже мчался передовой отряд, а Масамунэ только выпрямился, вогнал меч обратно в ножны и медленно пошел к своим, так ни разу и не обернувшись. Дождь мешал Кодзюро разглядеть его как следует, он видел только бледное пятно лица, прилипшие к щекам, словно тушью нарисованные, темные пряди волос да чуть потемневший полумесяц на шлеме. Пока он шагал, Сому быстро погрузили на носилки и понесли, а когда взобрался таки на скользкий пригорок и подошел к своим - кто-то из генералов Ёситанэ дал сигнал к отступлению. Кодзюро пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы не кинуться к господину. Вместо этого он отпустил поводья, сделал несколько шагов и замер. Масамунэ на ходу снял шлем, как-то очень по-собачьи встряхнул волосами - капли разлетелись во все стороны - и поднял голову. И Кодзюро вдруг увидел кровь. Темная на лбу, она стекала вниз, смешиваясь с водой и розовея у подбородка, и капала прямо на ворот. Мелкие пятна расцветали на белой ткани, становясь все крупнее и гуще, напоминая бутоны магнолии.
Масамунэ открыл рот, часть слов потонула в шуме ливня.
- ... so freaking awesome, - расслышал Кодзюро. - Да, Кодзюро? И вам драться не пришлось... Совсем не пришлось драться.
Потом он покачнулся, закатил глаза и упал лицом в траву и грязь, так и не выпустив шлем из рук.
Очнувшись, он первым делом тянулся рукой к повязке. Жест всегда выходил один и тот же. Судорожный, резкий, неловкий. Дрожащая рука, напряженные пальцы, тихий вздох облегчения после. Потом он обычно поворачивал голову, моргал несколько раз, пытаясь сфокусировать взгляд, хрипел:
- Кодзюро, я живой? Пить...
Кодзюро же не говорил ничего, осторожно помогал ему приподняться и прижимал к губам полную глиняную чашку. Масамунэ глотал шумно, причавкивая, как животное, а потом пару минут просто сидел, откинув назад голову и пытаясь отдышаться.
В первый раз это случилось после той памятной битвы с Ивасиро Морикуни.
Во второй - когда случилась вся та неприятная история с ядом, который кто-то подмешал ему в пищу.
Третий раз был сейчас, и Кодзюро переживал не меньше.
Во сне Масамунэ немного подергивал ногой, хмурился, приоткрывал рот, то шумно втягивая воздух, то хрипло выдыхая и показывая зубы. Кодзюро периодически приподнимался и промакивал ему лицо влажной тряпицей, стараясь не задеть корочку на лбу. Порез там был неглубоким, но кровоточил сильнее раны на животе. Желая проверить ее, Кодзюро в очередной раз осторожно просунул руку под укрывавшее Масамунэ кимоно. Повязка оказалась сухой, что было очень даже неплохо. Да и сам Масамунэ только выдохнул от этого прикосновения, не дернулся. Кодзюро быстро промыл тряпицу, снова отер ему лоб и в первый раз тронул бровь, где кровь давно запеклась, но так и не была смыта. На тонкой коже повязки тоже проступили некрасивые пятна, и, настоящий чистюля, Катакура снова и снова возвращался к ним взглядом. Промыть повязку хотелось ужасно, тем более что веко под ней тоже следовало очистить, но просто взять и сделать это он не мог.
Шрам внушал ему почтение и, одновременно, возбуждал любопытство. Масамунэ никогда не снимал повязку, предпочитая даже в офуро окунаться в ней. В ней же он спал, ел, воевал и, по-видимому, предавался любовным утехам. Масамунэ прятал шрам, как прячут не постыдное, но сокровенное, даже наедине с собой не оставляя его открытым.
Посему, праздного любопытства Кодзюро позволить себе не мог, но кровь все-таки надлежало стереть, поэтому он сдвинулся вверх, осторожно приподнял господину голову и запустил пальцы в спутанные, все еще влажные пряди, пытаясь отыскать место где сходились завязки. Наконец он нашел его. Крохотный узелок, намокший и оттого поддавшийся не сразу.
Повязку он снял как мог аккуратно, но Масамунэ все равно нахмурился немного и даже сжал пальцы в кулак. Кодзюро поспешно отвел взгляд и кинул ее в чашку. Вода сразу же порыжела. Прополоскав ее немного и вытащив, он завернул повязку в сухую тряпку и наконец-то взглянул Масамунэ в лицо, как в зеркало Аматэрасу.
Шрам с годами практически не изменился. Зашитая пустая глазница, цепочка уродливых крупных ямок на коже от брови по косой к виску. Такие же следы были у него и на теле, но более мелкие, практически стершиеся, на ногах и руках. Кровь превратила просто некрасивое в почти устрашающее. Ресницы слиплись, кровь потемнела, свернулась и превратилась в корку. Прикасаться ко всему этому было боязно. Казалось, что у Дракона не было слабостей. Единственная скрывалась здесь, под повязкой, где все было тонким, чрезвычайно хрупким и уязвимым. Чуть ли не пленочка кожи над пустотой, изрытая оспинами. И никак нельзя было доверить ее кому-то еще, даже лекарям.
Кодзюро сжал зубы и принялся осторожно промакивать верхнее веко.
Коснувшись повязки, Масамунэ выдохнул и открыл глаз. Взгляд его был мутным, потолочные балки плавали над головой, грозя упасть.
- Кодзюро, - прохрипел он, - я живой? Did we won?
- Да, - ответил Кодзюро, во всех смыслах слова оценив это "мы".
- Nice, - Масамунэ снова опустил веко, пытаясь остановить кружение потолка. - Пить.
Только в таком состоянии он мог позволить кому-то поддержать себя за плечи. Хоть и старался делать все сам, так сильно вцепившись в футон, что костяшки побелели от напряжения. Потом с полминуты кашлял, согнувшись и, наконец, снова лег.
- Славно повоевали, - сказал он. - Скоро снова пойдем. Вот оклемаюсь и пойдем.
- Но, Масамунэ-сама...
- Оклемаюсь. И. Пойдем.
- Да, Масамунэ-сама.
- Кодзюро... а этот болван... Ёси... Ёси...
- Ёситанэ-доно?
- Да, вот этот вот. Он хоть живой?
- Не знаю, Масамунэ-сама.
- Да куда он денется. Уклонился в последний момент, идиот. Где бы такого найти, чтобы не уклонился, а, Кодзюро? - Масамунэ повернул голову и устало посмотрел Катакуре в лицо. Грудь под кимоно едва-едва вздымалась и опускалась.
- Большая проблема, Масамунэ-сама, - ответил он.
- Вот поэтому и пойдем воевать. Авось отыщется.
- Масамунэ-сама, вы же могли...
- А до тех пор - не сдохну, понял?
Кодзюро оставалось только вздохнуть. На его собственные слабости никакой повязки явно бы не хватило.
Особенно тронуло вот это:
Прикасаться ко всему этому было боязно. Казалось, что у Дракона не было слабостей. Единственная скрывалась здесь, под повязкой, где все было тонким, чрезвычайно хрупким и уязвимым. Чуть ли не пленочка кожи над пустотой, изрытая оспинами.
И сцена под дождем в начале завораживает и невольно напоминает фрагмент из одной додзинси
Отношения Кодзюро и Масамунэ очень правильные, они просвечивают и в том, как первый наблюдает за вторым во время битвы, и в болезненном внимании к шраму Масамунэ, и в таких моментах:
- Кодзюро, - прохрипел он, - я живой? Did we won? - Да, - ответил Кодзюро, во всех смыслах слова оценив это "мы".
Я очарована. Спасибо
Не заказчик, но читатель.
автор №2, спасибо, текст понравился и даже очень. ))) хорошо получились и отдельные детали, и весь текст в целом. ещё раз спасибо за исполнение! откроетесь? )))
заказчик. )))
Автор №1
Сознавайтесь, Вам псевдоангст не угодил?))
verbnic
Аффтар жутчайшим образом кинкует на заявку. Она очень и очень трушная. И в свете канона совсем другими красками играет.)))
Спасибо.)))
Иеруа
Это Вам спасибо за такую роскошную заявку, которая всячески вдохновляет.))) И откровенно кинкует. Это очень интимное действие, все-таки.)))))
Автор-2, наверное, ангста хотелось больше)) После прочтения первого блока Вашего рассказа я уже здорово раскатала на полновесный ангст губу. И в целом где-то так и вышло. Единственное, что меня действительно смутило в Вашем тексте - это фобическая окраска отношения Датэ к своему "уродству". Масамунэ сильная личность. Фиксация у него может быть, а на фобию я не верю, что он способен.
Простите, но где же тут "фобическая окраска"?))
Спокойно-равнодушного отношения в драббле тоже нет, но фобия - это сильно сказано.))
Автор-2.
Очнувшись, он первым делом тянулся рукой к повязке. Жест всегда выходил один и тот же. Судорожный, резкий, неловкий. Дрожащая рука, напряженные пальцы, тихий вздох облегчения после.
У человека ранение с детского возраста (если верить истории) - значит, он уже давно привык к факту одноглазости + оспа дает стойкий иммунитет и конъюнктивиты такого рода не рецидивируют; последующие перечисленные вами инциденты с поражением зрения не связанны - по-вашему выходит Датэ беспокоит именно наличие повязки на месте. Дрожащая рука, напряженные пальцы, тихий вздох облегчения после- описание выражает интенсивность беспокойства Датэ + поведение, когда повязка не снимается даже при мытье, свидетельствует о боязни продемонстрировать шрам\уродство. Вряд ли Масамунэ переживает из-за собственной внешности. К тому же, ношение цубы в качестве повязки больше свидетельствует о желании устрашить, чем скрыть дефект)).
Автор-2, у вас отличное кинковое настроение, но именно подобные соображения не дали мне насладиться им полностью. Надеюсь, не обидела. Ведь в конце концов это мое личное мнение, а, судя по постам, все остальные приняли ваше видение безоговорочно))
свидетельствует о боязни продемонстрировать шрам\уродство.
Но, при этом, Масамунэ прятал его, как прячут не постыдное, но сокровенное и у Дракона не было слабостей. Единственная скрывалась здесь, под повязкой, где все было тонким, чрезвычайно хрупким и уязвимым.
Вы не обидели, просто немного странно вдруг выяснить, что оказывается описал фобию.
Просто мне, как аффтару, кажется, что под повязкой у него нечто очень личное. То, с чем у него связан ряд не слишком приятных воспоминаний, от которых неплохо бы отгородиться и, одновременно, отгородить всех прочих. Но к собственно самому шраму страха он не испытывает. У него там он сам из детства.))
Автор-2,
Нелюбовь собственной матери - повод создавать себе неудобства при осуществлении личной гигиены? Учитывая, что он сам (или, возможно, очень близкий ему Кодзюро) лишил себя глаза и таким образом разрешил свою психотравмирующую ситуацию? Кстати, если действительным есть вариант, при котором глаз вырезал все-таки Коздюро, ситуация с дистанцированием от Коздюро становится еще менее реальной. Кодзюро выступает в роли сообщника и человека, которому (единственному! и даже не члену семьи) доверяют настолько, что разрешают (просят?) помочь в столь личном деле.
Я говорю это не из-за желания к вам придраться. Просто такие взаимоотношения плохо укладываются в мою голову.
Поэтому же, кстати, мне психологически - именно психологически - (несмотря простительный для не-медика ляп про рецидивирующее воспаление